Еврейский мальчик, родившийся в городе, который входил в черту оседлости, стал одним из самых великих художников ХХ века. При этом никогда не забывал родной Витебск. А на родине долгие годы был не просто забыт, практически запрещен. Он прожил огромную жизнь – почти век. Почти весь ХХ век. И во многом определил его.

Впервые белорусы увидели картины Шагала в 1997 году, когда в Минске прошла первая выставка художника, на которую приехала его внучка. Тогда организацией выставки занималась искусствовед Тамара Карандашева. Потом было еще четыре выставки. Сегодня Тамара Ивановна тесно сотрудничает с Комитетом Шагала, единственной организацией, которая имеет право на экспертизу работ Мастера. Мы говорили с ней о том, что связывает Шагала с Беларусью, почему художник не приехал в Витебск, когда был в Советском Союзе в 1973 году, и кто сейчас является его наследниками.

– Тамара Ивановна, имеем ли мы, белорусы, право называть Шагала нашим художником? Соблазн очень велик.

– Современное искусство многонационально, очень сложно говорить, к какой школе относится художник. По сути, три страны делят между собой Шагала – Беларусь, где он родился, Россия, где учился, и Франция, гражданином которой он был.

– А еще он еврейский художник.

Художник был женат дважды, но главной любовью Марка Шагала оставалась первая жена – Белла. Картина 1917 года.

– Очень сложно об этом говорить. Конечно, сам Шагал признавал, что если бы не был евреем, то не стал бы художником. Потому что он вышел из местечка, но переШАГнул через свое еврейство и ШАГнул в мир. Он сумел это преодолеть. Удивительно, какой говорящей оказалась его фамилия. Хотя его отец русифицировал фамилию Сегал. А корень сгл на идише означает «фиолетовый» и в то же время «приспосабливающийся». По-русски его фамилия звучит в прошедшем времени – шагал. То есть в его фамилии тоже заложено его искусство. Ведь в Библии главный герой – человек идущий, ищущий самого себя. Шагал сумел соединить свое национальное с тем, что происходит в мире. Он нашел себя.

И интересен миру он тем, что на витебском материале смог создать совершенно новое искусство. Отсюда родом ведь многие художники той же Парижской школы. Но, к примеру, Сутин никогда не любил вспоминать о родине.

– Но его Витебск – не белорусский город?

– В то время, когда в нем жил Шагал, Витебск был городом Российской империи. И очень многое делалось для его русификации. Он учился в школе на русском языке, изучал русскую литературу, историю. Белорусским Витебск стал уже после отъезда Шагала. Поэтому мы должны говорить о Витебске и Шагале, как он сам говорил. В одном из писем из Парижа он писал: здесь я офранцузился, но я никогда не забываю, откуда я, что я витеблянин. И помнил он об этом всю жизнь. Но это естественно, потому что все мы родом из детства.

– А то, что иудеям запрещалось изображать человека, не помешало Шагалу стать художником?

– Он переШАГнул эту традицию. Почему? Опять же, та самая русификация царского правительства. Поэтому молодое поколение еврейского населения черты оседлости понимало, что только так можно чего-то добиться и вырваться. В семье Шагала, безусловно, соблюдали все обычаи, читали молитвы, сам Марк получил сначала религиозное образование, он хорошо знал талмуд. Но он переступал порог дома, переШАГивал, и начиналась другая жизнь. На первом Шагаловском пленэре в Витебске Василь Быков говорил о том, что художник вышел из национального подворья и ШАГнул в мир, вобрав в себя все запахи, краски того, что было у него там.

Таким художник запомнил Витебск.

В ВОСТОРГЕ ОТ РЕВОЛЮЦИИ

– В отличие от многих художников, которые уехали из Беларуси, Шагал вернулся, пусть и на не очень длительное время.

– Он искал себя. В Париже очень быстро нашел свое место. А вернулся из-за…

– …из-за любви?

– Сначала он говорил себе, что едет на свадьбу сестры. Но, конечно, его ждала невеста. С Беллой они познакомились в 1909 году, а тут уже 1914 год. У них был целый роман в письмах. А когда он приехал в Витебск, убедился, что, как и пять лет назад, хочет, чтобы эта женщина стала его женой. Это первое. А второе – ему пришлось задержаться из-за начавшейся Первой мировой войны.

– Зато Витебск получил свою школу, когда Шагал в 1919 году открыл художественное училище.

– У Шагала была определенная эйфория по поводу революции. Как всякий еврей, живущий за чертой оседлости, он не мог не приветствовать перемены, которые дают ему равные со всеми права и свободы. В «Моей жизни» он написал: хочу сделать свой город столицей искусства, открыть музей, создать художественную школу.

– Выходит, он собирался остаться?

– Да, и это было искренне. Он действительно думал, что может что-то изменить. Но умная Белла сразу сказала: не надо обольщаться, как бы это плохо не кончилось. Вообще, Белла была большой умницей, хорошо образованной и мудрой. Выражаясь современным языком, она всю жизнь была менеджером Шагала. Она руководила его жизнью, знала, что ему нужно. Говорят, ни одна картина Шагала без нее не была продана. Последнее слово всегда было за Беллой.

– Но те несколько лет в Витебске были удивительными.

– Шагал тогда развернулся невероятно: открыл училище, проводил диспуты, устраивал выставки, украсил город к первой годовщине Октября.

Марк Шагал с женой Беллой и дочкой Идой. Париж. 1933 год.

– А как?

– Это было очень необычно. Он привлек для работы маляров, дал им кисти, краски. И весь город преобразился – над ним летали козы, коровы, всадники. Это были огромные полотна по всему городу – на крышах, на стенах.

– Как городская власть пошла на то, чтобы по городу летающих коров развесили?

– Это же было время расцвета нового искусства – авангарда. До утверждения единственного стиля – соцреализма – существовало множество течений, направлений. В те годы Малевич, Кандинский, Татлин стали во главе отдела по культуре Наркомпросса. Они формировали музейные фонды, государственные фонды закупок. Кстати, Шагала очень мало закупали.
УЧЕНИКИ УШЛИ К МАЛЕВИЧУ

– Но Шагал сам пригласил Малевича в Витебск?

– Конечно, он ведь был романтиком и не знал, чем это закончится.

– А что произошло потом? Из-за чего они разошлись, и Шагал вынужден был уехать?

– Однажды, вернувшись из командировки, Шагал увидел, что большинство его учеников перешли в класс Малевича. Но каких-то особенных стычек между ними не было. Просто это были полярные в своем творчестве художники. Малевич пропагандировал полный отказ от фигуративной живописи, а Шагал никогда от нее не отказывался, у него есть даже некая сюжетность, литературность. То есть у них были творческие, а не человеческие разногласия.

Кто унаследовал состояние великого художника. Фото: Екатерина МАРТИНОВИЧ

Да и то, чем он занимался в училище, мало имело отношения к искусству – вся эта административная, хозяйственная работа, когда ему приходилось даже валенки добывать, ему очень мешала. Хотя в этом были и свои плюсы – время было сложное, а благодаря своему статусу он смог и родителей Беллы защитить. Они владели ювелирными лавками, которые в итоге отняли, но могли ведь и арестовать.

В 1920 году Шагал уехал в Москву, а в 1922-м отправился в Берлин со своей выставкой по личному разрешению Луначарского. В Россию он уже не вернулся.
ШАГАЛ – ЧУЖДЫЙ СОВЕТСКОМУ ИСКУССТВУ ХУДОЖНИК

– А почему в Беларуси нет работ Шагала, а есть, к примеру, в Третьяковке? Ведь он работал в Витебске.

– В те годы во многих городах создавались музеи современного искусства. Созданием такого музея Шагал начинал заниматься и в Витебске. Были в нем и его работы. Но потом все собрание растворилось – что-то вывезли в Петроград, что-то просто пропало. Кстати, работы Шагала закупались не только для московских и питерских музеев, есть они, к примеру, и в Краснодаре, Пскове. А в Беларуси просто не было музеев. Когда был создан нынешний Художественный музей, Шагал уже был буржуазным художником, чуждым советскому искусству.

– И запрещен был Шагал у нас очень долго – практически до конца прошлого века. Помню, даже в конце 80-х появлялись совершенно разгромные статьи, читать которые было мучительно.

– Это одно из проявлений антисемитизма. Когда в 1997 году в Минске прошла первая выставка Шагала, некоторые отзывы читать было страшно.

– А вне Советского Союза Шагал когда-нибудь сталкивался с антисемитизмом?

– Пожалуй, нет. Но после войны он сказал, что его нога никогда не ступит на немецкую землю. И сам он никогда не приезжал в Германию, хотя выставки его там проходили.

– А когда Шагал получил мировое признание?

– С конца 30-х годов. Но он продолжал работать, в первую очередь над собой, всю жизнь. Ему было за 60, когда он вдруг занялся витражами. Литографией он тоже поздно увлекся. Он все время искал себя.

– И он был невероятно плодовит. Внучка Шагала, Мерет, в интервью нашей газете признавалась, что еще многие работы не атрибутированы.

– Он очень много работал до последнего дня. Многие работы, которые считались пропавшими, он писал заново, ставил другую датировку, писал варианты одних и тех же работ. Поэтому так много путаницы…

– Подделывают Шагала часто?

– Очень. Несколько лет назад и в Минске на аукционе был продан поддельный «Петух». Таких «петухов» в Комитет Шагала очень много приносят.
«У ШАГАЛА БЫЛИ НЕВЕРОЯТНО ГОЛУБЫЕ ГЛАЗА И МАЛЕНЬКАЯ НОЖКА»

– Почему Шагал не поехал в Витебск, когда приезжал в Советский союз в 1973 году?

– Он сам об этом сказал. Ему 86 лет, и он себя чувствует достаточно старым человеком, который боится лишних волнений. А наверняка он не узнает того города, который любит всю жизнь. Только поэтому. Есть же такие прекрасные стихи: «По несчастью или к счастью, истина проста – никогда не возвращайся в старые места…» Он был прав. К тому времени в Витебске ничего не осталось – большинства церквей, которые есть на его картинах, ни одного еврейского кладбища, которые были разрушены во время войны.

Я, кстати, тогда жила в Ленинграде и видела Шагала в Эрмитаже. Меня тогда поразила его маленькая ножка. Все, что осталось в памяти – голубые глаза и маленькая ножка. Так всегда бывает: запоминаешь что-то такое, что не имеет отношения к величию человека.

– Юбилей Шагала, а в Беларуси нет выставки…

– Чтобы делать выставку, нужны большие деньги. Все пять выставок, которые мы делали с 1997 года, шли без поддержки государства с помощью французской стороны. А потом однажды мы услышали, что Шагал уже надоел.

Фото Андре Картеса и Йозуфа Каргина.

kp.ru